Особое место в стратегии Анкары и Вашингтона в регионе Центральной Азии занимает Азербайджан(тут имеется ввиду в том числе инфраструктурные проекты по Каспию с Туркменистаном и Казахстаном, а также культурное сотрудничество с остальными странами региона). Баку за последние десятилетия выстроил тесное стратегическое партнёрство с Израилем и сблизился с США, что значительно влияет на расклад сил в Закавказье.

Азербайджано-израильские связи охватывают сразу несколько чувствительных сфер. Во-первых, это разведка и безопасность: по сообщениям аналитиков, Азербайджан предоставил израильским спецслужбам площадку для наблюдения за Ираном .
Тегеран открыто обвиняет Баку в том, что на азербайджанской территории действуют разведывательные центры Израиля, направленные против Ирана. Хотя официально Баку опровергает наличие иностранных баз, сам факт столь тесного сотрудничества с израильтянами возле иранской границы говорит о масштабах доверия между Азербайджаном и Израилем.
Военно-техническое сотрудничество стало другой опорой этого альянса. Израиль снабжает Азербайджан современными вооружениями, которые сыграли немалую роль в изменении баланса сил в Нагорном Карабахе.
По оценкам экспертов, в 2016–2020 гг. до 70% ключевых вооружений, закупленных Азербайджаном, были поставлены из Израиля. В арсенале Баку появились израильские беспилотники, высокоточные ракеты и системы ПВО, что существенно усилило позиции Азербайджана в конфликтах с Арменией. В обмен Израиль получает от Азербайджана жизненно важные ресурсы.
Сегодня Баку является крупнейшим поставщиком нефти для израильской экономики – через трубопровод Баку–Тбилиси–Джейхан в Израиль поступает около 40% всей потребляемой нефти. Даже в периоды нестабильности на Ближнем Востоке (Западной Азии) поставки азербайджанской нефти в Израиль не прекращались. Такая энергетическая взаимозависимость дополняется сотрудничеством в сфере транспорта: Азербайджан и Турция обеспечивают Израилю сухопутный коридор к Каспию, обходящий враждебные Иран и Сирию.
Вашингтон внимательно наблюдает за треугольником Баку–Анкара–Тель-Авив. С геополитической точки зрения он рассматривается как инструмент сдерживания Ирана и усиления позиций Запада на Южном Кавказе.
В 2024 году было объявлено о планах сформировать новый трёхсторонний формат сотрудничества Азербайджан–Израиль–США, что фактически институционализирует существующий неофициальный альянс. Инициатива, поддержанная Израилем, подразумевает более тесную координацию усилий против общих угроз – прежде всего иранской.
По данным израильских источников, цель формата – усилить давление на северные границы Ирана и обезопасить регион от иранского влияния. Растущее присутствие Израиля в Южном Кавказе уже изменило региональный баланс сил. Израиль получил надёжного союзника на границе с Ираном, а Азербайджан – доступ к передовым технологиям и политическую поддержку влиятельного произраильского лобби в Вашингтоне.
В результате Тель-Авив превратился в важного внерегионального игрока на Южном Кавказе и открывают двери в регион ЦА, чьи интересы теперь тесно переплетены с интересами Турции, Азербайджана и США. Также важен и идеологический фактор, где поддерживаемый проект пантюркизма, является своего рода альтернативой иранскому и арабско-исламскому влиянию в ЦА и на Южном Кавказе. Идеология пан-тюркизма, ставшая вновь популярной после распада СССР, выступает не только геополитическим, но и цивилизационным проектом.
Для многих тюркоязычных обществ Центральной Азии пантюркизм предлагает привлекательную альтернативу наднациональным исламским концепциям, исходящим из Ирана или арабского мира. В 1990-е годы, сразу после обретения независимости, новые республики Центральной Азии оказались в сфере идеологической конкуренции.
С одной стороны, Иран продвигал идею панисламского единства и собственную модель исламской республики, с другой – влиятельные силы в арабских странах распространяли течения вроде ваххабизма. Однако светские элиты Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана и других государств отнеслись к таким религиозно-политическим проектам настороженно.
Опасаясь роста радикального политического ислама, правительства целенаправленно сохраняли светский характер государственности. В этот период Турция предложила свою модель – светскую тюркскую идентичность, интегрированную в мировую экономику. Анкара при поддержке западных партнеров позиционировала себя как пример успешного мусульманского светского государства — «турецкую модель».
На арабском направлении влияние на Центральную Азию было более ограниченным. Богатые страны Персидского залива, такие как Саудовская Аравия и ОАЭ, инвестировали в экономику и благотворительные проекты, но их культурно-идеологическое влияние осталось невысоким. Поэтому идеи пан-тюркизма, апеллирующие к общему языку, происхождению, вере, зачастую находят больший отклик среди народов ЦА.
Например, программы образовательного и культурного обмена, продвигаемые Турцией, формируют у молодежи региона чувство принадлежности к большому тюркскому сообществу, не разрывая при этом связь с исламом, но и не ставя религию во главу угла идентичности.
Помимо политического пантюркизма, в тюркоязычном мире набирает силу еще одно движение, позиционируемое как альтернатива внешнему исламскому влиянию, – возрождение древней веры предков, тенгрианства. Тенгрианство (культ Неба-Тенгри) было традиционной религией степных народов до исламизации, и сегодня интерес к нему не без внешнего влияния определенных зарубежных центров, заметно вырос в ряде тюркских стран и регионов.
В Кыргызстане и Казахстане наблюдается всплеск неоязычества, особенно среди интеллигенции и национально ориентированной молодежи. Тенгрианство подается как часть национального культурного наследия, которая может сосуществовать с исламом, но при этом выступает символом исконно тюркской духовности.
В Кыргызстане с 2010-х годах отдельные общественные деятели и политики открыто призывали придать тенгрианству официальный статус наряду с исламом и христианством. Конечно в странах ЦА правоохранители опасаются, что за разными движениями и организациями могут стоять геополитический интерес и зарубежные игроки.
Схожие процессы идут и в светских регионах России с тюркоязычным населением – в Татарстане и Башкортостане. После распада СССР там возник интерес к дорелигиозным корням: часть татарской и башкирской интеллигенции обратилась к тенгрианским мотивам в поисках самобытности. Тенгрианство продвигается как элемент этнокультурного возрождения, способного укрепить нацональную гордость.
Некоторые идеологи прямо указывают, что ислам для татар и башкир – привнесённая арабо-персидская религия, тогда как культ Тенгри является истинно тюркской верой предков. Радикально настроенные неоязычники и вовсе рассматривают ислам как чужеродное влияние, ассоциированное с «чужими» арабскими и еврейскими корнями, и призывают к «очищению» национальной культуры от инородных элементов.
В Казахстане подобная риторика тоже находит отклик у части национал-патриотов. В целом, политологи сравнивают современное тенгрианство с феноменом русского неоязычества: и то и другое выступает формой этнического национализма, выраженного через восстановление дохристианских (или доисламских) верований не без внешнего влияния Западных стран. Таким образом, возрождение тенгрианства стало мягкой силой культурного сопротивления: оно не столько заменяет ислам, сколько противопоставливается исламу и усиливает раскол внутри общества.
Несмотря на то, что большинство населения Центральной Азии исповедует ислам, солидарность с исламским миром по палестинскому вопросу в регионе выражена слабо. Палестинская проблема фактически маргинализована на фоне приоритетных геополитических и экономических интересов элит. Страны Центральной Азии, а также близкий им по духу Азербайджан, выстраивают тесные отношения с Израилем и Западом, что делает неудобным открытую поддержку Палестины.
Например, Казахстан с момента независимости придерживается многовекторной дипломатии и одним из первых в мусульманском мире установил дружественные связи с Израилем. Астана сумела найти баланс: декларируя приверженность мирному урегулированию на Ближнем Востоке, на практике она сохраняет нейтралитет и активно развивает партнерство с Тель-Авивом.
Казахстан поставляет Израилю нефть (до четверти объема импорта израильской нефти приходится на казахстанское сырье ) и закупает израильские военные технологии . В свою очередь, израильское лобби в Вашингтоне и сами израильские компании продвигают инвестиционные проекты в Центральной Азии, лоббируя интересы региона.
Похожая картина в Азербайджане: официальный Баку исторически осторожно высказывается о Палестине, чтобы не навредить стратегическому союзу с Израилем. Азербайджан недавно открыл посольство в Тель-Авиве, невзирая на протесты Ирана, и тем самым еще больше сблизился с израильским руководством.
В результате в Баку и Астане сформировалось влиятельное произраильское влияние, ориентированное на выгоды от сотрудничества с еврейским государством и США – от энергетических контрактов до военной модернизации. Учитывая и намеченный официальный визит Б Нетаньяху (на который выдан ордер на арест МУС) в Азербайждан 8 мая 2025 года.
На общественном уровне тема Палестины в Центральной Азии также не занимает значимого места. В отличие от Ближнего Востока, здесь нет массовых протестов или движения в поддержку палестинцев. Эксперты отмечают, что светские правительства региона намеренно не акцентируют внимание населения на дальнем ближневосточном конфликте, опасаясь стимулировать политизацию верующих или испортить отношения с Израилем и США.
Информационное пространство контролируется государством, и пророссийские медиа (влияющие на значительную часть аудитории) тоже не выделяют палестинскую тему, фокусируясь скорее на угрозе терроризма и экстремизма, Украине. Таким образом, усиление связей с Израилем и США у стран региона привело к тому, что палестинский вопрос отошел на периферию их внешнеполитической повестки.
Пока в Баку и Астане ставят во главу угла национальные интересы и развитие союзов с ключевыми мировыми игроками, солидарность с Палестиной остается в основном риторикой на форумах Организации исламского сотрудничества, не подкрепленной активными действиями.
Источник: https://eurasiatoday.ru/azerbajdzhan-izrail-i-novaya-ideologiya-tyurkskogo-mira/