— Галина Георгиевна, хотелось бы начать с такого вопроса: скорее всего, вы изучали Центральную Азию с точки зрения положения женщин. Как сегодня обстоят дела с этим вопросом?

— У вас интересный вопрос, который состоит сразу из нескольких вопросов. Во-первых, мы касаемся очень многих проблем относительно положения женщин в мире, в государстве, в конкретном обществе. И с этой точки зрения все то, что происходит у нас за пределами России, связано и с развитием непосредственно центральноазиатских территорий. С одной стороны, мы исходим из того, что когда-то все жили вместе не просто на огромной территории под названием СССР, а были объединены исключительно важными духовными ценностями, которые понимали все наши. Они разные, но, тем не менее, у них было очень много общего. Более того, мы никогда не уменьшали ценность семьи. Поэтому я думаю, что любому государству, любой женской организации, да и просто любой женщине, легко говорить и отвечать на ваш вопрос, если сходить из этого очень важного акцента, понимая семью, оберегая семью. Мы оберегаем то ценностное содержание, на котором развивается наша нация.

Начиная, как правило, разговоры о женщинах, мы не случайно ставим одним из первых вопросов о семье. Каково место семьи в обществе? Когда мы говорим о разных культурах, то исходим из того, что мы неплохо знаем друг друга. Ведь развитие культуры, общей советской культуры, строилось на её понимании и осознании. И поэтому я думаю, что когда мы так ставим вопрос, как вы сейчас его задали, то имеем ввиду семейные ценности.

Если посмотреть на нашу Вселенную в целом, то можно увидеть совершенно уникальное образование. Это межнациональная, межэтническая семья народов. А вот от этой семьи народов мы начинаем говорить о том, что есть разница в культуре, в социальном понимании, в духовном мире, в традициях, которые сохраняет конкретно национальная культура. И поэтому, когда мы говорим об азиатской культуре, о большом изучении Азии с нашей стороны как исследователей, мы хорошо понимаем, что в этой культуре сохраняется, что в этой культуре меняется, меняется ли она насильственно, или она меняется просто эволюционно, тогда понимаем очень важную вещь: в мире произошли те изменения, которых раньше не было. Раз мы перешли в другую систему ценностей 30 лет назад, когда стали все самостоятельные, то понятно, что на этом фоне у каждого появились свои механизмы защиты национальной культуры. Я совершенно согласна с тем, что когда говорят «свобода культуры», то всегда внутри подразумевают два понятия: женщина и семья. Это такие, знаете, совершенно удивительные определения, которые очень многое раскрывают. И я думаю, что когда мы сегодня будем с вами говорить об азиатских проблемах, как одной из граней проблем развития женщин и семьи, то вот эта особенность, очень важна.

— А вот как Вы считаете, какие вызовы стоят перед современными женщинами в России?

— Когда мы говорим про вызовы, стоит задать себе другой вопрос: а когда они возникают, эти вызовы? Вызовы — это определённое противостояние, определённая попытка кардинального изменения, к которой мы не привыкли. И вот в этом отношении я бы выделила три вызова, после которых можно начинать отвечать на ваши вопросы.

Первый вызов происходит тогда, когда происходит кардинальное изменение, когда мы с вами оказываемся в ситуации, что надо пересматривать все то, к чему мы привыкли, причем привыкли не десятилетиями, а, считайте, столетиями. И вот такой первый социально-политический вызов – это вызов смены нашего политического, экономического, культурного строя и кода, который произошел у нас в связи с распадом СССР, когда единое, цельное, мощное образование всех политических условий распалось на множество. А как известно, множество защищает значительно сильнее, чем единство.

Второй вызов связан с тем, что как бы мы ни хотели с вами жить в мире, и как бы мы с вами ни думали в советское время, что все преодолеваемое больше быть не может, но история нам показала, что пришло то время, когда нужно снова защищать свой суверенитет. И развитие военно-политических действий еще раз развернуло нас в очень сложный формат. Что могут здесь сделать женщины, что может здесь сделать семья, институт семьи? Это был второй вызов, и на него тоже мы по-своему находим сегодня попытки ответа.

Но, наконец, еще есть третий вызов, который связан с тем, как стало развиваться наше сообщество уже отдельно, каждое государство по-своему. У нас возникла совершенно необычная ситуация: миропорядок изменился. Тот, который существовал годами, я бы сказала, сидел веками. А каково же место семьи в новом социальном миропорядке? И вообще нужна ли в этом новом миропорядке семья? Нужны ли женщины в том понимании, как мы привыкли их видеть? В том понимании отцовства, как нам казалось традиционно? И это формирование нового социального миропорядка? Нет. Всё меняется. Поэтому, понимаете, нужно научиться понимать, откуда пошёл этот вызов, что его спровоцировало. Вот это совершенно новый разворот: исторический. И тогда, конечно, вопрос идёт уже о других моделях, о других попытках объединения. И то, что, может быть, за 30 лет нам показалось, что мы далеко отошли друг от друга, сегодня снова объединяет нас, сводя к определенным кодам. Защита культурного, национального кода, своей нации, своего государства, своей духовности, которые требуют больших усилий.

— Сегодня мы видим, как ЛГБТ-движение активно продвигает свои идеи в США и Европе среди именно детей, тем самым лишая их возможностей на успешное будущее. Правильно ли, что в России запретили это движение?

Во-первых, я считаю, что мы опоздали на запрет этого движения. Мы начали поднимать вопрос о запрете этого движения тогда, когда западные страны уже оформили всю свою законодательную базу. И тут уже будет действовать норма закона. Вот, что произошло с ЛГБТ. После того, как были разрешены однополые браки, эти сообщества стали приобретать значительно больше веса. Они стали выступать определенным субъектом действия и контроля. И с этой точки зрения, сколько бы их ни создавалось, у них единая платформа. Всем дано право в самовыражении. И при всём при этом уничтожается семья, вообще уничтожается как таковая категория потомства в мире.

Когда на нас стали настойчиво давить и ставить России условия, я могу сказать по своему примеру, сколько на зарубежных конференциях я была, обязательно выходил вопрос о том, что вот у вас нет мира и свободы, потому что у вас ЛГБТ не приветствуется. Но когда стало все перекрещиваться явно с политическим настроением, с политическим давлением, Россия, наконец, и наша Госдума, поняли, что защитная реакция должна быть другой. Не просто, что мы говорим, нет, мы не согласны. У нас ничего другого не оставалось. Закон на закон. И Россия его приняла. Хорошо, что мы отрезали эту линию возможного подчинения России западноевропейскому законодательству. И на этом фоне стали переходить от общего к частному.

— Какие планы исследований или направления работы вас интересуют в данный момент?

— В данный момент я считаю, что все проблемы, которые традиционно у нас изучались через семью как малую группу, через межличностные отношения, через отдельное рассмотрение интересов, личности и независимости от признака пола, достаточно хорошо изучены. Изменения, которые здесь происходят, можно исследовать и нужно исследовать. Но эта сфера, которой мы занимаемся, должна быть внедрена в ту социальную реальность, рассматривающую эти процессы с точки зрения того контакта, который происходит в мировом контексте.

Допустим то, что нас интересует сегодня, может происходить и происходит ввиду попыток Запада сформировать этот новый социогендерный порядок. Что он подчиняет? Чему подчиняет? Что отсюда вытекает? Поэтому я бы сказала, несколько жаргонно, «держи свой социальный нос по ветру». В этом контексте возможно объединение исследователей. Я не говорю только о социологах. Вообще в широком контексте женщин-исследователей могло бы быть гораздо больше. А пока наши исследовательские женские сообщества очень разобщены. И, пожалуй, единственная форма, которая позволяет это синтезировать, это усилия женщин-ученых. Это также объединение в такие социальные научные сообщества, социально-профессиональные сообщества, которые сегодня позволяют все это делать на базе НКО.

— Традиции или мода? Как вы думаете на тему того, что сейчас идет подмена традиционных женских мусульманских одежд на чуждые нам и нашей культуре никабы?

— Если сказать действительно о том, что никаб – это не мода, а определенная историческая форма отражения национальных принципов и культуры, то тогда затруднимся с вами вопросом. С какого времени и что отражало никаб? Почему он был свойственен многим азиатским, мусульманским народам? Что за этим стояло? За этим стояло главное: женщина не должна быть равноправной в этом обществе. Есть определенная иерархия, иерархия ценностей мужчины и иерархия ценностей женщины, а значит ее функциональности, из которой должно всё строиться. И вот с этой точки зрения каждая национальная культура имеет свои традиции, имеет свои особенности. Но начинают устанавливаться новые традиции и, так называемые, новые современные политические линии, для чего нужны определенные элементы какой-то недавней культуры. И вот в этом плане я считаю, что, приоритет должен оставаться всегда за национальными обычаями.

Поэтому я лично считаю, что если ты приезжаешь в это государство, и у тебя старые архаичные традиции где-то там в подсознании, ты не должен их навязывать данному государству и данной национальной культуре. И если приезжаешь на другую территорию, в другую государственность, то соблюдай прежде всего те нормы, которые здесь приняты, в том числе и нормы безопасности. Ваша мода — это далекое прошлое, а мы живем в реальности. И поэтому я считаю, что и Россия, и те государства, которые сегодня придерживаются той же политики в отношении никабов, поступают совершенно правильно. Это не мода. Это анахроизм, который дает возможность скрыть очень большие опасности и угрозы человеческой жизни тоже. А раз так, то приоритет очевиден.